П.С. Рейфман

ЦЕНЗУРА В ДОРЕВОЛЮЦИОННОЙ, СОВЕТСКОЙ И ПОСТСОВЕТСКОЙ РОССИИ


Главная Интервью и публикации о Павле Семеновиче Рейфмане Тающий Тарту. Ян Левченко. Плуг, 2012, 23 апреля.

 

 

Тающий Тарту

 

Ян Левченко

 

Тарту дорог как город утрат / вступ.: Елена Мельникова-Григорьева; авторы текстов: Ян Левченко, Людмила Зайонц, Игорь Журьяри; иллюстратор: Мария Гнездилова // Плуг. — 2012. — 23 апреля.

URL: http://plug.ee/2012/04/tartu-dorog-kak-gorod-utrat/

 

 

15 января 2012 года в возрасте 88 лет умер Павел Семенович Рейфман — я узнал об этом из рассылки Татьяны Кузовкиной из Таллиннского университета. Рассылка пришла в понедельник, во вторник мне нужно было забирать из родильного дома жену Олю и дочку Тосю, в общем, не вышло отозваться на событие вовремя. Однако у смерти нет срока актуальности, да это и не некролог для газеты.

 

В 1991 году, когда я поступил на тартуский филфак, Павел Семенович с ритмичной неизменностью читал курсы истории русской литературы второй половины XIX века и истории русской критики. Возможно, что-то еще. Я застал первый из них, а второй отменили как раз начиная с нашего потока в рамках оптимизации образования или еще чего-нибудь. Было ли что-то вместо него, я не помню — содержательно я вообще почти не учился, хотя со второго курса выбился в некое подобие отличников. Все это к тому, что на посвящении в первокурсники старшие изображали преподавателей, в том числе, ПС, но этот образ пока не вызывал живых ассоциаций. Студент-актер (не помню, кто это был) характерно посвистывал и даже, пожалуй, жужжал — у ПС была контузия, с войны, речь была слегка затруднена, движения могли раскоординироваться. Когда ПС начал читать у нас, выяснилось, что нужно еще поискать человека с таким чувством юмора. Зацепившись свитером за папку с аккуратно исписанными конспектами лекций, ПС теряет равновесие, но быстро обретает устойчивость и резюмирует: «Кажется, меня схватила папка!»… Следуя мимо фонтана, в котором резвятся пьяные филологи, ПС отдает честь и желает всем приятного вечернего купания… ПС не злоупотребляет алкоголем, но на выпускных банкетах порой перехватывает рюмки, передаваемые другим участникам застолья: «Я просто спасаю коллег! Им уже достаточно!»…

 

Свою речевую маску и подчеркнуто невозмутимый характер ПС делал основой своего культа. Таковой имел место, пусть ПС и казался добросовестным специалистом, охотно находящимся в тени своего знаменитого ровесника и соседа по дому — Юрия Михайловича Лотмана, который умер без малого 20 лет назад. На втором курсе я сам принял участие в спектакле-посвящении, где также была роль ПС. Его сыграл Тарас Шумейко из Киева, который часто захаживал в гости к ПС и его жене Ларисе Ильиничне Вольперт, пилил им дрова и пил у них чай в компании с другими полулегендарными старшекурсниками. Помню, как Тарас уморительно рассказывал, что ПС порывался дать ему берет для дровяной процедуры, поскольку на улице было холодно, однако в последний момент передумал, сославшись на то, что Тарас, поди, опять начнет его изображать. Такая «опасность», конечно, была :-)

 

Павел Семенович был последним литературоведом старого русского отделения Тартуского университета. Вспоминая об учителях (это такой жанр, спасающий бессодержательные посиделки), выпускники моего круга качали головой и говорили стандартное: «Пока живы Рейфманы…», чтобы затем поднять бокалы. Что мы имели в виду? Вряд ли кто-то отдавал себе в этом отчет. Нас научили беспрекословно уважать истоки, традицию и преемственность — истертые, изношенные до призрачного источения исторические категории, которые ни во что не конвертируются и никак рационально не объясняются. После сравнительно ранней смерти Юрия Михайловича (всего-то 71, хотя на фото он сед и мастит уже в 50) за поколение отвечали Рейфманы. Лариса Ильинична — шахматистка, пловчиха, острословица — и Павел Семенович — молчаливый, учтивый, предельно спокойный и педантичный, изредка роняющий блестящую шутку и молниеносно принимающий прежний вид: «А что вы так на меня смотрите? Вам показалось».

 

Тартуских теней, которых мы видим в фильмах наших снов и воспоминаний, стало на одну больше. Иногда они различимы в утреннем тумане, окутывающем подножие холма Тоомемяги, между зданием университетской церкви, в советские годы оборудованной под гуманитарную библиотеку (в просторечии — семинарку) и корпусом химического факультета. Они поднимаются по дорожке пологого склона, идут всегда в гору, оставляя внизу университет и приближаясь к развалинам Домского собора и дальше к белесому небу. Когда туман рассеивается, их уже нет. Так и должно быть. Это время. Но грусть накатывает неодолимой волной, в которой мелькнет на мгновение образ твоей собственной смерти. Ведь с этими тенями уходит и твое прошлое.

 

НАВЕРХ